Отношение к Павлу I в России сводится к двум позициям. Одни рассматривают его как царя, делавшего все «вопреки воле покойной матушки» и делавшего это весьма неудачно, словно вздорный ребенок. Оппоненты воспевают его человеческие качества, но также отмечают капризность, компрометирующую самые лучшие начинания. Долгое время в отечественной истории хорошим тоном считалось опускание важнейшего обстоятельства, без которого описание царствования «русского Гамлета» является неполным. Ведь взятый Павлом I на внутренней и внешней арене курс был продолжен и завершился полным успехом. Хотя сам император вполне справедливо заслужил эпитет «несчастного». «Русский Гамлет» Несчастным он был с самого появления на свет (1 октября 1754 года), поскольку оказался оторван от родителей, к тому же ненавидящих друг друга. Про Павла ходили слухи, что настоящим его отцом был не цесаревич Петр Федорович (будущий Петр III), а первый любовник цесаревны Екатерины (будущей Екатерины 11) Сергей Салтыков. Хотя на Петра он похож очень, а на красавца Салтыкова — ни капли. Воспитание мальчика взяла на себя двоюродная бабка Елизавета Петровна, но, будучи как императрица особой занятой, по факту переложила его на церемониймейстера Федора Бехтеева. Это был опытный дипломат, многое сделавший для сближения России и Франции. Став главным воспитателем, он заложил в мальчика любовь к военному делу, хотя, вероятно, не считал такую задачу приоритетной. Павлу сделали костяных солдатиков с закрепленным у них на бантах буквами и складную крепость с цифрами. Так, играючи, великий князь быстро освоил счет и грамоту, а заодно «заболел» армией. Другая педагогическая новация Бехтеева заключалась в том, что он наладил издание газеты «Из Петербурга», в которой печатались и новости о жизни Павла Петровича. За пределы дворца газета, разумеется, не выходила, но мальчик всерьез полагал, что вся Европа знает, как он сломал стул или отказался есть кашу. Когда Павлу было шесть лет, Бехтеева заменили другим воспитателем — большим государственным мужем Никитой Паниным. Солдатиков и крепость убрали подальше, засадив Павла Петровича за иностранные языки, точные науки и труды французских просветителей. На фоне такой программы его уже пропитавшаяся воинским духом натура с особым азартом восприняла книгу о мальтийских рыцарях, традиции, символика и кодекс чести которых служили ему образцом для подражания. Когда Павлу I было 8 лет, мать свергла с престола отца и стала императрицей. Петр III был убит, причем мальчик мог понять, что Екатерина II приложила к его смерти руку. Панин не то чтобы настраивал Павла Петровича против матери, но объяснил, что именно ему должен был достаться престол, а Екатерина могла максимум править до его совершеннолетия как регентша. Матерый сановник рассчитывал, что когда-нибудь его воспитанник станет императором и введет в России некое подобие конституции. Но у великого князя было собственное видение будущего, и сводилось оно к тому, что только самодержавный монарх несет ответственность за вверенное ему Богом государство. В любом случае, допускать сына к власти Екатерина II при своей жизни не собиралась. Сразу же по достижении им совершеннолетия мать женила Павла на княгине Вильгельмине Гессен-Дармштадтской (в православии — Наталья Алексеевна). Через полтора года княгиня умерла вследствие неудачной беременности, а Павел получил дополнительный удар, узнав из переписки покойной, что она крутила роман с его другом Андреем Разумовским. Впрочем, сразу по истечении траура ему подыскали новую супругу — Софию Доротею, принцессу Вюртембергскую, ставшую в православии Марией Федоровной. С немецкой методичностью за 22 года она родила супругу 10 детей, из которых в детстве умерла только дочь Ольга. Первый и третий из четырех сыновей — Александр и Николай — стали впоследствии императорами. В связи с тем, что Павла несправедливо отодвинули от престола, в Европе его романтизировали и называли «русским Гамлетом». Хозяином он чувствовал себя только в выделенной ему резиденции Гатчина, где даже имел собственное обученное на прусский манер войско. Считалось, что свои войска он терзал муштрой и шагистикой. Однако изучение документов показывает, что маневры были организованы очень толково — постоянно отрабатывались приемы залпового огня, штыкового боя, перестроений на поле сражения, форсирования водных преград. Да и шагистика, если иметь в виду доведенное до автоматизма умение быстро выполнять команды, является обязательным элементом военной подготовки. Народный царь Роль «русского Гамлета» закончилась 17 ноября 1796 года, когда он вступил на престол после кончины своей матушки. И удивленная Европа увидела отнюдь не мучимого рефлексиями интеллигента, а вполне энергичного и целеустремленного монарха. Бурную деятельность Павел I начал с того, что было ему интересней и ближе: с наведения порядка в столичной гвардии. Один из офицеров Измайловского полка вспоминал: «Образ жизни наш, офицерский, совершенно переменился. При императрице мы думали только о том, чтобы ездить в театры, общества, ходили во фраках, а теперь с утра до вечера сидели на полковом дворе и учили нас всех, как рекрутов». В офицеры можно было выслужиться только с рядового, но дворяне взяли манеру записывать отпрысков в армию грудными детьми, так что, достигнув совершеннолетия, к месту службы они являлись минимум прапорщиками, а порой и полковниками. Павел устроил смотр таких «мертвых душ» и всех неявившихся из гвардии уволил. Солдат тоже гоняли, но их стали лучше кормить, они получили право подавать жалобы по инстанциям. Были введены солдатские наградные знаки. Форма на прусский манер с обязательными напудренными и притягивающими вшей париками была менее удобна по сравнению с «потемкинской», но имелись и плюсы. Вместо накидки-епанчи появилась более теплая шинель, опробованная в Швейцарском походе. К слову, увлечение Павла I шагистикой имело рациональные причины. Гвардию требовалось чем-то занять, но организовывать маневры со штыковым боем и форсированием водных преград в столице было затруднительно. Вот и гоняли гвардейцев на вахтпарадах. Прижимание распустившейся «элиты» шло по всем направлениям. По отношению к дворянам снова стали применять телесные наказания. Их лишили налоговых льгот, ограничили права дворянских собраний, а на губернском уровне такие собрания вообще отменили. Каждое из этих мероприятий было не слишком значительно само по себе, но тенденция выглядела очевидной. Более того, этот путь обозначился еще при Петре I, ослаб при Екатерине II, но был грамотно продолжен сыновьями Павла I. Как результат, при Николае I дворянство по факту лишилось большей части своих привилегий. Зато положение крестьян улучшалось. Через продажу казенных запасов снизились цены на соль и хлеб. Крепостных запрещалось продавать без земли и разделять семьи при продаже. Крестьянам разрешалось жаловаться на помещиков. И, самое главное, помещики не могли приказать крепостным трудиться на своих полях более трех дней в неделю. То есть власть помещиков над крестьянами ограничивали, а само дворянство загонялось в такие условия, что ему поневоле приходилось отказываться от своего паразитического существования. Мальтийский вираж Исследователи удивляются, что такой адепт самодержавия, как Павел I, освободил Тадеуша Костюшко, Александра Радищева, Николая Новикова. Но каждый из этих случаев имеет рациональное объяснение. Раздел Польши он считал несправедливым и нерациональным, поскольку Россия лишалась «прокладки», отделявшей ее от сильных соседей. Но коли раздел произошел, то почему бы не приручить самого авторитетного из польских лидеров? Радищев был борцом с крепостничеством, на ликвидацию которого император тоже нацелился, и в этом плане мог быть полезен. Новиков представлял масонов, которые поддерживали Павла Петровича еще в бытность его наследником и могли представлять интерес в плане влияния на закулисье мировой политики, включая отношения с Францией. Перевернувшую Европу Французскую революцию Павел I не одобрял, однако на внешнеполитическом фронте борьбе с идеями предпочитал достижение вполне прагматичных геополитических целей. Правда, такое понимание ситуации пришло к нему не сразу. В борьбу с Францией в 1798 году он ввязался, еще исходя из понимания революции как абсолютного зла, которое следует уничтожить. Дальше были эффектные Итальянские и Швейцарские походы, во время которых австрийские и британские союзники фактически предали Россию, присвоив себе результаты одержанных войсками Суворова побед. Как приз можно было рассматривать завоеванный благодаря Ушакову контроль над Ионическими островами, что усиливало русские позиции в Средиземноморье. А тут еще во Франции к власти пришел Наполеон Бонапарт, покончивший с революционными крайностями и протянувший руку дружбы. В качестве залога будущего союза он даже уступил России Мальту, расположенную в самом центре Средиземного моря. Здесь геополитический интерес переплелся с личными вкусами Павла I, которого мальтийские рыцари признали своим гроссмейстером. Но британцы Мальту перехватили и уступать ее не захотели. В результате происходит внешне экстравагантный, но абсолютно рациональный поворот, когда вместо австрийцев и англичан новым союзником России становится Франция. Англичане, разумеется, мириться с этим не захотели, выступив спонсорами заговора, затеянного против российского императора. Роковая ночь «Мотором» заговора стал петербургский генерал-губернатор Петр Алексеевич Пален. Павел I понимал, что некоторых вещей дворянство не прощает, заговора боялся и для большей надежности переехал из Зимнего дворца в новую резиденцию — Михайловский замок. Но предательство Палена царь проглядел, и оно действительно смотрится странно. Возможно, генерал-губернатор опасался переменчивого характера государя, легко менявшего гнев на милость, возможно — понимал, что антидворянская политика самодержца рано или поздно закончится его низвержением, возможно — стремился оставить след в истории. А может быть, просто купился на английские деньги. Главную ставку Пален делал на гвардейцев, которые были недовольны императором, чаще всего получали от него выволочки и при этом обладали достаточной решительностью для силовых действий. Постепенно генерал-губернатор сумел испортить отношения между Павлом I и цесаревичем Александром. Отца он убеждал в том, что наследник готовится сплотить вокруг себя оппозицию и возглавить дворцовый переворот, сына — в том, что отец собирается отстранить его от престола. Маховик решающих событий стал раскручиваться, когда при очередном докладе генерал-губернатора Павел I сообщил Палену, что по имеющейся у него информации кое-кто собирается «повторить 1762 год». Не теряя присутствия духа, Петр Алексеевич отрапортовал, что знает о заговоре и сам в нем участвует, разумеется, с единственной целью — в нужную минуту передать всех заговорщиков в руки государя. Опасаясь измены, император высказал намерение арестовать супругу Марию Федоровну и старших сыновей — Александра и Константина. Для Палена это был лишний козырь, с которым он убедил наследника согласиться на свержение отца (при условии сохранения ему жизни). Вечером 11 марта все действующие и потенциальные участники заговора (около 150-200 человек) собрались на ужин в доме командира Преображенского полка генерала Талызина. Разгоряченная спиртным и пылкими речами публика с энтузиазмом восприняла призыв: немедленно избавиться от «тирана»! К Михайловскому замку участники переворота двинулись двумя группами — одну возглавлял Пален, другую генерал Беннигсен. Уже в самом Михайловском замке группа Палена «заблудилась» в коридорах. Вероятно, Петр Алексеевич не был уверен в благополучном исходе предприятия и оставил себе шанс появиться в последний момент в роли «спасителя» императора. Однако прибегать к этой хитрости не пришлось. Решительный Беннигсен хорошо справился с отведенной ему ролью. Его люди ворвались в спальню Павла I и вытащили спрятавшегося государя из-за ширмы. После короткого препирательства с перепуганным монархом несколько человек навалились на него, «таким образом император был удушен и задавлен». Кто именно убил Павла, остается неизвестным: чаще всего эту сомнительную честь приписывали Николаю Зубову, нанесшему государю удар в висок табакеркой. За четыре с половиной года своего царствования Павел I подтянул распустившееся дворянство, облегчил положение простого народа и вернулся к прагматичной внешней политике. В отношениях с подчиненными он был резок, но не злопамятен, в отличие от тех, кто страдал от перепадов его настроения. Враги императора ловко сыграли на его «мимолетных капризах», столкнув Павла с самыми близкими к нему людьми — женой и сыном. И здесь крылся главный просчет несчастного государя. Кодекс мальтийских рыцарей — плохое оружие против предательства и коварства.
Олег ПОКРОВСКИЙ
Свежие комментарии