Есть мнение, что та русская история, которую мы знаем и в разной степени любим, написана немцами в XVIII веке. А до этого у России была какая-то другая история. Это очень интересное мнение, но, как минимум, стоит разобраться о каких именно немцах речь, и как это всё у них получилось. Персонально, по пунктам. Ибо академиков немецкого происхождения, пожинавших славу именно на исторической ниве, во второй половине XVIII в Петербурге работало всего трое: Байер, Миллер и Шлёцер.
Что касается Готлиба Зигфрида Байера, служившего в России 11 лет — с 1725 по 1736 годы, то был он по специальности китаистом и преподавал дальневосточные языки. Русского этот персонаж не знал, с немецким же — непонятно. Мог и подзабыть. Писал Байер свои востоковедческие труды на латыни. Но труды — малоинтересные даже современникам. На русский они большей частью не переведены. Так что если он между дорогими его сердцу маньчжурами и тибетцами сочинил ещё и что-то обидное касательно истории русского народа, то народу об этом ничего не известно.
Ограничиться, таким образом, придётся фигурами Герарда Фридриха (Фёдора Ивановича) Миллера и Августа Людвига Шлёцера. Это были фигуры колоритные. Миллер (тогда ещё бывший как у немцев принято Мюллером) приехал в Россию в возрасте 20 лет, получив при прозападном дворе Петербурга всё что полагалось тогда иностранцу, только за то что он иностранец: почёт, богатырское жалование, тёплый кабинет и бесплатную путёвку. В Сибирь. В экспедиции, истоптавшей восточную часть державы от Урала до Тихого океана, он провёл 10 лет. Лишь в 1743 он возвращается в столицу без парика, с бородой, одичавшим, женатым и православным. Побрившись же, он пишет свой главный труд — первое научное описание Сибири, — таинственной страны, ранее известной в Петербурге лишь из густо перемешанных с выдумками казацких баек. Именно этот труд приносит Миллеру мировую славу и обеспечивает прочные позиции в Академии. Россия в то время не могла похвастаться большим количеством учёных известных за её пределами. Конкретно же их было двое: Миллер и Ломоносов.
В 1747 году Миллера, —- больше географа и естествоиспытателя, — назначают главным историографом империи, возложив, таким образом, на него задачу историю России написать. До этого момента она не то чтобы отсутствовала, но не существовала, как наука. Наличествовали лишь общие, не систематизированные, не подкреплённые источниками знания. Представитель каждого из аристократических родов мог перечислить подвиги своих предков на полях сражений (с указанием даты, места и противника), известно было в каком году Грозный покорил Казань, и что до этого ещё был какой-то Рюрик. Летописные своды, где всё перечисленное фиксировалось последовательно и подробно, пылились в монастырях и в архивах, но никто их не читал, и даже не мог. Самые старые свитки были написаны на непонятных уже древнерусских диалектах.
Миллер осилил тексты и в 1749 году в форме произнесённой на заседании Академии речи «Происхождение народа и имени российского» озвучил первые выводы. Было там и про иго, и про норманнское происхождение Рюрика, и ещё много чего, признанного русскими академиками, а особенно Ломоносовым «предосудительным». Но что мог сделать Ломоносов против немца? Да и ещё и прославленного героя-путешественника? Миллера просто оштрафовали и разжаловали. И то, не совсем, а пока не признает, что Рюрик — славянин! Миллер быстро сориентировался в ситуации и признал.
Разжаловали, кстати, и Ломоносова. Но тоже временно: пока не извинится перед Миллером за сломанный в процессе горячей полемики нос. Ломоносов извинился, и инцидент был исчерпан.
Получается, что Ломоносов победил? Именно так. Причём, легко. В условиях частых войн со шведами и, соответственно, лютой ненависти к ним, «Норманская теория» показалась политически близорукой, и была запрещена к преподаванию и публикации. Миллер, однако, продолжил работу, но уже осторожнее. В 1762 году он пригласил в Россию Шлёцера, как лучшего тогда специалиста по древнерусскому. Но это уже было не елизаветинское, а екатерининское время. Люто славянофильское. Шлёцер — в последствии, именно он докажет подлинность «Слова о Полку Игореве», — не выдержал прессинга и скоро сбежал.
Екатерина II живо интересовалась науками и историей в том числе. Самостоятельно открыв, в частности, что«славяне древнее Нестора письменность имели, да оные утрачены и еще не отысканы и потому до нас не дошли. Славяне задолго до Рождества Христова письмо имели». В её «Записках касательно русской истории» содержалось и много других тезисов, ныне взятых на вооружение альтернативой. Например, о неоднократных завоеваниях славянами Европы, свидетельством чему является иностранная топонимика, восходящая к словам русского языка. Академии предлагалось поддержать патриотические идеи, но учёные, включая не только русских, но и самых дисциплинированных немцев, осмотрительно воздержались. Со всем уважением к Её Величеству, это был перебор.
Являясь 100% немкой без каких-либо прав на престол (даже то, что её сын Павел одновременно являлся и сыном Петра III, вызывало сомнения), пошпионив в молодости в пользу иностранных держав, убив мужа, Екатерина II, однако, всегда была любима современниками, и пользуется благосклонностью историков до сих пор. Являясь очень умной женщиной, она знала, — даже экспериментально проверила эту догадку, — что нелюбимые цари прискорбно легко расстаются и с троном, и с жизнью. Для того же, чтоб быть обожаемой всеми матушкой-императрицей, ей требовалось стать более русской, чем природные русские. И она стала. Хотя это и не было легко. Маниакальное упорство на данной стезе однажды едва не стоило Екатерине жизни… Но это другая история.
Неизвестно, что императрица в самом деле думала о дохристианской письменности славян и происхождении Рюрика, и волновали ли её эти темы вообще. Но непатриотичный«норманизм» был совершенно не в тему императрице, и оставался под запретом.
...И это всё к тому, что история начиная с XVIII столетия альтернативной мыслью признаётся более-менее реальной. Но, как раз,в реальной истории переписывание анналов в предполагаемом ключе не могло бы опираться на административный ресурс.
Свежие комментарии